Шильонский замок и окрестные горы

Что же касается лорда Байрона, то он, кажется, не раз специально поджидал бурю, чтобы пуститься в плавание. Шатобриан приводит рассказ старого гребца о том, как английский поэт в бурю вплавь отправился к Шильонскому замку (Chateau de ChUlori).

В этом замке в 1530 году за поддержку женевских граждан в борьбе против герцога Савойского, посягавшего на независимость Женевы, был заключен знаменитый Франсуа Бонивар, настоятель церкви Святого Виктора, «человек редких достоинств, прямой и непоколебимо твердый», по словам Жан-Жака Руссо. История Франсуа Бонивара, Шильонского узника, рассказана лордом Байроном в одноименной поэме:

На лоне вод стоит Шильон;
Там в подземелье семь колони
Покрыты влажным мохом лет.

Шесть лет жизни провел Бонивар, прикованный к одной из этих колонн, в темнице, наполовину выдолбленной в гранитном мысу Женевского озера, на котором этот замок был построен еще в XII веке. Поэма лорда Байрона «Шильонский узник» была переведена на русский язык Василием Жуковским: «Переводчик с поэмою Байрона в руке посетил сей замок и подземную темницу Бонивара». Об этом посещении напоминает и акварель «Жуковский на берегу Женевского озера» немецкого художника Рейтерна, на дочери которого был женат поэт. В 1836 году замок посетил и друг Жуковского, Николай Васильевич Гоголь, который «нацарапал даже свое имя русскими буквами в Шильонском подземелье, не посмел подписать его под двумя славными именами творца и переводчика Шильонского узника; впрочем, даже не было места — внизу последней колонны подписался какой-то Бурнашев, — внизу последней колонны, которая в тени, когда-нибудь русский путешественник разберет мое птичье имя, если не сядет на него англичанин».

Шильонский замок слркил какое-то время государственной тюрьмой, только камеры были устроены не в подземелье, а в верхних этажах замка. Затем тюрьму ликвидировали и открыли в замке исторический музей, а именем Франсуа Бонивара назвали один из залов университетской библиотеки в Женеве, так как этот борец за свободу был еще и историком, одним из первых написавшим историю города, «Женевские хроники». «Женева над самим Женевским озером, которое почти как море. Боковые кулисы занимают с одной стороны сине-фиолетовые горы Савойские, а из-за них Монблан вытыкает снежную свою вершину; с другой стороны — синяя цепь гор, называемых Юра, которые принадлежат Франции», — писал в 1836 году Николай Васильевич Гоголь.

Действительно, над Женевским озером с северной стороны возвышается горная цепь Юры, с южной — Альпийская гряда. Кажется, что альпийские горы расположены к озеру так близко, что просто рукой подать, но они находятся уже на французской территории. Самая высокая из альпийских гор — Монблан — находится на границе Франции и Италии, что не мешает жителям Женевы считать Монблан, вернее вид на Монблан — и какой вид! — своей достопримечательностью. Монблан (Mont-Blanc) — в переводе с французского означает «Белая гора». И действительно, ее вершина постоянно покрыта снегом, как будто «припудрена белым Каррарским мрамором», по выражению Теофиля Готье. «Гордая Белая гора в снежной своей мантии, в ало-цветной короне, красимой солнечными лучами — как царица среди прочих окружающих ее гор, высоких и гордых, но перед нею низких и смиренных... Вознося к небесам главу свою, она вопрошает Европу: что выше меня? и Европа ответствует ей почтительным молчанием», — восторженно записал в 1790 году в своем дневнике путешествовавший по Швейцарии Николай Карамзин, которому в то время, правда, было немногим больше двадцати лет. С тех пор знаменитая гора «подросла» еще на три метра. Теперь установлено, что высота Монблана не 4807 метров, как считали раньше, а 4810 метров и 90 сантиметров — если уж быть точным.

Вершина горы Монблан четко вырисовывается на горизонте и ее молено увидеть с берегов Женевского озера, одна из набережных которого так и называется — Монблан. В благоустроенную набережную берег озера был превращен только во второй половине XIX века, что очень не понравилось Виктору Гюго, который писал о женевцах: «Пусть они себе украшают город, как им нравится. Но поскольку им не удастся ни почистить гору Салев, ни побелить Монблан, ни подкрасить Леман, то я спокоен». На набережной Монблан в 1898 году произошло покушение на австрийскую императрицу Елизавету, стоившее ей жизни. Утром 10 сентября 1898 года две дамы вышли из женевского отеля Beau-Rivage и направились по набережной Монблан к дебаркадеру, где собирались сесть на прогулочный пароход. Одной из дам была австрийская императрица Елизавета, более известная под своим уменьшительным именем Сисси (впоследствии ей был посвящен художественный фильм под таким названием). В это утреннее время набережная была почти пустынна. Вдруг неизвестно откуда взявшийся молодой человек как бы нечаянно столкнулся с императрицей, которая в первую минуту не поняла, что же произошло: ей показалось, что ее просто сильно толкнули. (На этом месте сто лет спустя усилиями Общества ревнителей памяти императрицы ей воздвигли памятник.) Только на пароходе императрица потеряла сознание...

Оказалось, что это был сильный удар ножом. Даже не ножом, а длинным напильником, который убийца, итальянский рабочий-анархист Луиджи Лукени, купил по случаю и сам отточил до остроты бритвы. Приехавший на заработки в Швейцарию, Луиджи Лукени был в то время просто рабочим на строительстве нового здания почты в городе Лозанне. Он был убежденным анархистом, индивидуалистом, по его собственным словам, а в действительности — убийцей-террористом, ко всему прочему одержимым манией величия. На вопрос судьи, по какой причине он лишил жизни императрицу, он ответил: «Это моя месть богатым и сильным мира сего. Лукени убивает императриц, а не прачек...» Луиджи Лукени даже сожалел, что его отправили не на эшафот, а в тюрьму, где он через несколько лет повесился на кожаном поясе... В том же отеле Beau Rivage, где останавливалась австрийская императрица, но только на четверть века раньше, в 1873 году закончил свои дни самым мирным образом Карл II Фридрих Август Вильгельм, герцог Брауншвейгский. Не путать с Карлом I Вильгельмом Фердинандом герцогом Брауншвейгским, племянником Фридриха Великого, героем Семилетней войны и большим любителем музыки. Ему, например, принадлежит фраза, сказанная после знакомства с одиннадцатилетним Моцартом: «Многие дирижеры умирают, не узнав столько, сколько знает э т о т ребенок».